– Когда родилась Мин?

– В сорок девятом. А в пятьдесят шестом умерла. Забавно, сейчас она была бы взрослой дамой, с детишками. Может, дети уже ходили бы в колледж или уже работали.

Кимми смотрит на меня, и я смотрю ей в глаза.

– Мы пытаемся, Кимми. Мы делаем все возможное.

– Я ничего не сказала.

– Ну да.

Кимми моргает, глядя на меня, прямо как Луиза Брукс [88] .

– Эй, приятель, я тут застряла с этим кроссвордом. Девять по вертикали, начинается с «К»…

КЛЭР: Я смотрю, как полицейские ныряльщики выплывают на озеро Мичиган. Угрюмое утро, и уже очень жарко. Я стою на пирсе на Демпстер-стрит. Пять пожарных машин, три «скорые помощи» и семь полицейских машин стоят на Шеридан-роуд со включенными мигалками. Здесь семнадцать пожарных и шесть медиков со «скорой». Пятнадцать полицейских, одна из них женщина, невысокая полная белая женщина, у которой голова кажется сдавленной фуражкой; она повторяет глупые ненужные фразы, чтобы меня успокоить, и мне хочется столкнуть ее с пирса. Я ищу одежду Генри. Пять часов утра. Здесь двадцать один репортер, некоторые из них с телевидения, приехали на автобусах с микрофонами, видеокамерами, и еще люди из прессы, с фотоаппаратами. Здесь пожилая пара, болтается неподалеку, сдержанная, но любопытствующая. Я стараюсь не думать о том, что рассказал полицейский: как Генри спрыгнул с пирса, попав в луч прожектора. Я стараюсь не думать об этом.

Двое новых полицейских подходят к пирсу. Они разговаривают с полицейскими, которые уже здесь, и потом один из них, постарше, отделяется от группы и направляется ко мне. У него густые усы, как носили раньше, с тонкими кончиками. Он представляется («Капитан Мичелс») и спрашивает, знаю ли я, почему мой муж решил покончить с собой.

– Ну, я не думаю, что это так, капитан. В смысле, он очень хорошо плавает, и может, он просто уплыл… в Уилмит или еще куда… – Я показываю рукой в северном направлении. – И он в любой момент может вернуться…

Капитан смотрит недоверчиво.

– Это нормально для него, плавать посреди ночи?

– У него бессонница.

– Вы спорили? Он был расстроен?

– Нет, – вру я. – Конечно, нет. – Смотрю на воду. Не уверена, но звук очень убедительный. – Я спала, и он, должно быть, решил пойти поплавать и не хотел меня будить.

– Он оставил записку?

– Нет.

Я пытаюсь придумать реалистичное объяснение и вдруг слышу недалеко от берега всплеск. Аллилуйя! Лучшее время и представить себе сложно.

– Вот он!

Генри начинает вылезать из воды, слышит мой вопль, кидается плашмя и плывет к пирсу.

– Клэр. Что происходит?

Я встаю на колени. Генри выглядит уставшим и замерзшим. Я тихо говорю:

– Они думали, ты утонул. Один из них видел, как ты бросился с пирса. Они твое тело уже два часа ищут.

Генри выглядит обеспокоенным, но и довольным. Все, что угодно, лишь бы позлить полицейских. А они как раз сгрудились вокруг меня и молча смотрят на Генри.

– Вы Генри Детамбль? – спрашивает капитан.

– Да. Вы не возражаете, если я вылезу?

Мы все идем по пирсу за Генри, он плывет к берегу. Вылезает из воды и стоит на берегу, мокрый, как крыca. Я даю ему рубашку, которой он пытается вытереться. Одевается и спокойно стоит, ожидая, пока полицейские решат, что с ним делать. Я хочу поцеловать его, а потом убить. Или наоборот. Генри обнимает меня. Он холодный и мокрый. Я прислоняюсь к нему, к его холодному телу, и он жмется ко мне, к теплу. Полицейский задает ему вопросы. Он очень вежливо отвечает. Здесь полиция Эванстона, несколько человек из Мортон-Гроув и Скоки – приехали из-за всей этой чертовщины. Если бы они были из Чикаго, где знают Генри, его бы арестовали.

– Почему вы не отвечали, когда полицейский велел вам выйти на берег?

– У меня были беруши, капитан.

– Беруши?

– Чтобы вода в уши не заливалась. – Генри делает вид, что пытается найти их в карманах. – Не знаю, где они. Я всегда плаваю в берушах.

– А почему вы плавали в три часа ночи?

– Не мог заснуть.

И так далее. Генри врет без запинки, выстраивая факты, чтобы подтвердить свои слова. В конце концов, нехотя, полицейские выписывают ему штраф за купание на официально закрытом пляже. Пятьсот долларов. Когда полицейские отпускают нас, мы идем к машине, и по пути на нас набрасываются репортеры, фотографы, телекамеры. Без комментариев. Просто решил поплавать. Пожалуйста, не надо фотографировать. Щелк. Наконец мы добираемся до машины, которая по-прежнему стоит открытая на Шеридан-роуд. Я завожу двигатель и опускаю стекло. Полицейские, репортеры и пожилая пара стоят на траве, глядя друг на друга.

– Клэр.

– Генри.

– Прости.

– И ты меня.

Он смотрит на меня, дотрагивается до моей руки, лежащей на руле. Мы молча едем домой.

КЛЭР: Кендрик проводит нас через лабиринт застланных коврами коридоров с звуконепроницаемыми стенами в комнату переговоров. Здесь нет окон, только голубой ковер и длинный полированный черный стол, окруженный широкими металлическими стульями. На стене доска и несколько маркеров, часы над дверью, кофейник, чашки, сливки и сахар. Мы с Кендриком садимся за стол, Генри ходит по комнате. Кендрик снимает очки и массирует пальцами крылья носа. Дверь открывается, появляется молодой испанец в хирургическом халате. Он толкает перед собой тележку, накрытую салфеткой.

– Куда поставить? – спрашивает молодой человек, и Кендрик отвечает: – Просто оставьте ее там, где стоите.

Молодой человек пожимает плечами и уходит. Кендрик подходит к двери, нажимает на кнопку, и свет в комнате тускнет. Я едва вижу Генри, стоящего у тележки. Кендрик подходит к нему и молча снимает салфетку.

От клетки пахнет кедром. Я встаю и смотрю в нее. Ничего не вижу, кроме картонки от рулона туалетной бумаги, мисочек с едой, с водой, колеса для бега, мягких кедровых ошметков. Кендрик открывает клетку, просовывает руку и достает что-то маленькое и белое. Мы с Генри подходим поближе, глядя на крошечную мышь, которая сидит на ладони Кендрика и моргает. Кендрик берет крошечную ручку-фонарик из кармана, включает его и резко направляет на мышь. Мышь цепенеет и исчезает.

– Ух ты,– говорю я.

Кендрик кладет салфетку обратно и включает свет.

– Статья появится в следующем выпуске «Нейчур», – улыбаясь, говорит он. – Это главная статья.

– Поздравляю, – говорит Генри и смотрит на часы. – На сколько они обычно исчезают? И куда деваются?

Кендрик указывает на кофейник, и мы оба киваем.

– Обычно их нет около десяти минут, – говорит он, наливая тем временем три чашки кофе и передавая нам. – Они появляются в лаборатории в подвале, где родились. Кажется, они там не могут задержаться дольше нескольких минут.

– Чем старше станут, тем на большее время будут исчезать,– кивает Генри.

– Да, пока что вы правы.

– Как вы это сделали? – спрашиваю я Кендрика. До сих пор не могу поверить, что он это действительно сделал.

Кендрик дует на кофе и делает глоток. Кривится: кофе слишком горький. Я добавляю в свою чашку сахар.

– Ну, – говорит он, – во многом помогло то, что у Селера был полный геном мыши. Это показало, где искать четыре нужных нам гена. Но мы бы и без этого справились. Мы начали клонировать ваши гены и потом использовали энзим, чтобы убрать поврежденные клетки ДНК. Затем взяли эти клетки и внедрили их в эмбрион мыши на стадии развития четвертой клетки. Это было просто.

– Ну конечно, – поднимает брови Генри. – Мы с Клэр постоянно делаем это на кухне. А что было сложно?

Он садится на стол и ставит кофе рядом с собой. Я слышу, как пищит в клетке колесо для бега. Кендрик бросает на меня взгляд:

– Сложность заключалась в матке, в матери-мыши, в том, чтобы она выносила детей. Они постоянно умирали, от кровотечения.